![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
markovskaya1) wrote2008-07-01 03:20 am
роман, а чего вы думали...
Роман наш пишется медленно. Геннадий Анатолиевич назвал его «вязким, как соус Болонезе». Но мы - люди дела. Сказали роман, значит роман.
http://markovskaya.livejournal.com/61873.html
- начало тут.
Главы из романа «Вальдшнеп из Шауляя»
(рабочее и крестьянское название)
Часть 4. Гвидонус.
Наступил тот момент в сражениях, который больше всего нравился Филу – перерыв на обед. Сняв мощную доху и стряхнув с неё трупы красноармейцев, он приказал могучей Степаниде их убрать, после сделал заказ: «Достаточное для меня количество вкусной еды», значительно глядя на копию вкусной картины фламандцев - битый тетерев, убиенный заяц, фрукты и вино.
Гвидонус же, чувствовалось, был злой – заклинивший батарейный затвор был занозой в его настроении. Он огляделся, а увидев, присмотрелся, потом рассвирепел и разорался, что «пока мы все гибнем в боях с мужепёсами, эти пёзды нащипали целую кучу какой-то мягкой дряни!», когда же девушки робко (они боялись Гвидонуса во злобе) отвечали, что «Это же для перевязки ваших ран, мужчины», Гвидонус побагровел, как сильный раствор марганца и вообще вошёл в ярость: «Вы представляете, господа?! Они думают, что в нас могут попасть эти плугодержатели?!» И разогнал повизгивающих «этих пёзд» в комнаты для свиданий, положенные в этом доме по статусу.
Вступил Фил:
- Геннадий, ну, нельзя же так, с боя в ругань. Да, и кто же нам подаст теперь на стол. И вообще…
Это «вообще» было сказано со своеобразной мужской лукавинкой, с такой же валентностью, как последнее слово в «Хм… А она ничего», то есть, подразумевающее прыжок на самку. Но на «вообще» Гвидонус не клюнул – в присутствии Марковской он ей не изменял. С этим у него было строго. Но, сказал:
- Да, чёрт с ними, с этими сёстрами членосердия, - и позвал, - эй, замлевшие! Давайте-ка сюда и начинайте метать икру на скатерть! (собирать на стол).
Девушки, успев причесаться и напудриться, начали ставить на стол соусы, канделябры и разные хлеба.
Произошёл процесс рассадки и предобеденного закуривания. Ещё не окрепший от болезни и уставший от частого прицеливания Воркунов, прилёг на кушетке римского стиля, а возле него присела «Ласковая» и принялась выпиливать маникюрной пилочкой чёрточки на прикладе – количество поражённых врагов.
Шура Фридман, чудом избежав смертоубийства, почувствовал надобность в продолжении рода: «Подстрелят ещё не за хвост собачий, а нас, Фридманов, с гулькин пёс», и как следствие – в излиянии семени, отметив себе, что все служащие для этого мероприятия девушки заняты нужным, вороньими кругами начал приближаться к «Ласковой».
Круги сопровождались паузами – так Шура обращал на себя внимание. Он резко останавливался и вдруг становился патетически исполненным, как бы «стоял он дум великих полн», потом, спирально приближаясь, вновь стопорил ход, смотрел в окно на вид , шептал явственно: «Божжже-ж ты мой! Красота-то какая!» и лживые слёзы эрзац-романтика легко стекали по ещё ни разу не бритой щеке ополченца.
Поплакав сколько надо для драматургии, Фридман продолжал движение, в это раз он выбрал образ конкистадора, этакого завоевателя «той стороны Ойкумены» - набычился, смотрел исподлобья и для решительного вида выдвинул челюсть.
«Пусть, - думал Фридман, - смотрят на меня и думают: «Вот, стоит солдат и хищник, упрямо достигающий своего Эльдорадо».
Но все, кто взглянул на Фридмана подумали так «Вот, стоит Шурка Фридман, который какого-то хера выпятил челюсть».
Королёв, так тот вообще удивился этому замысловато перемещающемуся персонажу: «А кто этот, мммм… половозрелый?» говорили его жесты и взгляд. «Есть такой», значительно кивнул Гвидонус. «Да, есть такой», поддержала Марковская и сделала движение лицом, как бы добавляя «Губастенький-бровастенький, молоденький такой».
Павлов тот был конкретней - прицелился правым указательным «Расстрелять. Но! (указательным жёстко в небо) Похоронить с салютом (вверх раскрывающими от запястья пальцами он изобразил фейерверк. А может и брызги от шампанского, которое он бы запросто выпил на фридмановых похоронах)».
Фил же, любитель всего размеренного и основательного, был против расстрела: «А осечки? А промахи? Может проще – шею свернуть? Вот так» и принялся скручивать французскую булку в том месте, где посчитал у неё находиться шея. Шею продукту галльских хлебопёков он скрутил сноровисто, оторвал «голову» и откусил от макушки. То, что булка вкусная, было видно по
Филу.
Между тем, Фридман приблизился к Воркунову и «Ласковой», и по намёткам на прикладе понял, что будет иметь дело не только с физически сильным Воркуновым, но ещё и с чрезвычайно метким стрелком. На дереве винтовки кроме встречающихся в большом количестве одиноких штрихов, часто присутствовали буквы «Х», и нередко, да-да, господа! буквы «Ж». Мастер-класс! А? Одной пулей троих! Что? Да не единожды!
На Фридмана эти значки подействовали так же, как на стоящий член вода из проруби – «и он опал в своих желаньях, хоть неги чресельной алкал», как бы издеваясь над всякими романтическими «сосу-сосу» описал бы его состояние Гвидонус, если бы понимал, что вокруг происходит, и перестал бы целовать выше локтя руку Марковской.
Действуя уже только по инерции, Шура приблизился к «Ласковой» и, чтобы отвлечь её от этого боевого рукоделия, начал шумно вздыхать, бормотать галантное «Война, блядь, …меня, мальчишечку…, чую …, а я так и никогда, … толику любви,…йоту наслаждения, … Вы же кладезь аравийский – вокруг жара, а в Вас влажность и глубина»
На словах, характеризующих конструкцию женского, Шура начал смелеть, и говорил уже вполголоса, а не шёпотом с придыханиями. Тогда «Ласковая» начала возмущаться: «Тише же! Андрюша же!» и задрыгала на возжеленца ножкой в чулочке. Фридман в ответ обиделся, ушёл за фикус и на всякий случай сделался странным.
Часть 5. Марковская.
Как Фридман появился в отряде, все еще оставалось тайной. Фил по-простому предполагал, что юный Александр, пленившийся романтикой военного театра, сбежал из гимназии.
- Вам бы, йуноша (Фил так обычно и произносил – йуноша!), лишь бы азов не учить!..» - и была в его словах самая, что ни на есть отеческая нота.
Фил вообще нрав имел добрый, нескандальный, иные склонны были упрекать его в бесхарактерности, но грубо ошибались. Внешность рисовала нам добряка и отчасти даже увальня, тогда как мало кто знал, какой силы дух заключен в этой обширной грудной клетке. В боях за Светлое Феликс демонстрировал исключительную храбрость и несгибаемость.
- А ведь азы, йуноша, как бы вам пригодились! Ведь мирное время рано или поздно наступит! И что?.. А вот что!.. Вам тяжело придется, Александр. Стреляете вы плохо, портянки наматывать не обучились, едите за троих… И к этому, совершенно ничего не понимаете в логарифмах!..
Фридман честно не знал, для чего в его жизни, все еще таящей сюрпризы и открытия, быть логарифмам. Все, что его интересовало в данную минуту, находилось в обозримом пространстве, беда только, что не всегда было достижимо. Но он полагал, что это – дело времени.
Одновременно со Степанидой, внесшей в залу пироги с вязигой и стерлядкой, появился и Павлов, выходившие доселе проверить посты.
- Стеша! Подавай-ка перемену, да зови из покоев Алексея Евгеньича. Полагаю, будем кутить!
Степанида вроде метнулась сперва, но потом, словно опомнившись, уравновесилась, опустила блюдо на стол, вытерла руки о живот, и сказала:
- А что, Александр Юрьевич, никак война окончилась?..
- Нет, ма шер. Увы. Но – передышка! Будем ждать секретного донесения из штаба Светлого. А до того времени – шампанское, карты, женщины…
При слове «карты» Гвидонус встрепенулся. Он был отменный игрок, слава о его победе на ломбере гуляла по всем фронтам. Говорили даже, что он как-то попал из-за своей страсти на гарнизонную гауптвахту. Выйдя оттуда с золотым «Брегетом», справедливо рассудил, что неволя ему претит, и ушел воевать. Воевал Гвидонус смело, даже яростно, ровно так, как диктовала ему его порывистая и энергичная природа.
Гвидонус подозвал милашку Жужу и стал говорить ей на ухо что-то такое, от чего она вдруг залилась краской и часто-часто закивала головой. Марковская сурово поджимала губы, но не вмешивалась. Она уважала чужие свободы.
Неспешным шагом вошел Королев, переодевшись к ужину в изысканное платье, слегка диссонирующее с общей закопченной обстановкой, но никто не удивлялся – Алексей Евгеньевич был изрядный франт.
- Добрый вечер, господа. Консоме в обед был чуть теплым… Александр Юрьевич, какие новости?..
- Хорошие, Алексей, бьютифул просто, какие новости, - Павлов потирал руки и широко улыбался, - передышка. Неприятель озирается, считает потери. Мы пьем шампанское до спецраспоряжения из Штаба.
- Прекрасно. Степанида, вы бы поторопились с напитками.
Степанида, тащившая здоровенный самовар, недовольно скривилась.
Внезапно раздался мерный гул. Он нарастал, но неявно, а так, словно бы шмель приближался к уху от старой кривой яблони, но пока с самой ее кроны.
- Ой, что это? Вы слышите это? – Жужу нервно повела плечиками. Косая Фрида выронила половник и распахнула рот. Степанида задом ушла в темные покои.
Все замерли и обернулись на дверь.
no subject
Но, надеюсь, наши победят!
no subject
Да женские-то персонажи напрочь выдуманы, за исключением случайных совпадений, типа Марковской.
Баловство развели с Генкой, назвали роман. Смеемся и пишем в час по чайной ложке, чтобы было у нас взрослое занятие.
Хотеле спросить, а Булгаковский когда на каникулы уходит?
no subject
no subject
Спасибо.